Сегодня вторник, а значит на завтрак рисовая каша с малиновым джемом. Обожаю вторники именно за это. Я проснулся как всегда в 6:45 утра, когда моя умная колонка включила пролог оперы “Любовь к трем апельсинам” Прокофьева. Каждую неделю я просыпаюсь под разных композиторов, эта неделя Сергея Сергеевича.
От того, насколько правильно выполняется чистка зубов зависит здоровье и внешний вид ротовой полости. Но утро не задалось: из крана в ванной комнате вместо воды с шумом, будто с кашлем курильщика, выплескивалась коричневая жижа. День мог быть испорчен, но хорошо, что я, памятуя о неполадках в водоснабжении в центральных районах Города в летний сезон, запасся тремя девятилитровыми канистрами. Зубную пасту следует выбирать с индексом абразивности в диапазоне 50-80. Зубную щетку держать под углом сорок пять градусов, совершая по 6-7 выметающих движений сверху вниз на верхней челюсти и снизу вверх на нижней.
Электробус опаздывает на минуту.
Инга из отдела снабжения тоже никогда не опаздывает и мы едем с ней в лифте каждое утро. Это, пожалуй, единственное, что мне в ней нравится. А так, у нее всегда взъерошенные волосы, она носит текстильные “Конверсы” в любую погоду и еще она странно, как-будто с усмешкой, на всех смотрит. Сейчас в лифте она смеется, потому что я нарядился в прорезиненный дождевик в июньскую жару. Но каждое утро я проверяю погоду на пяти разных ресурсах: вероятность дождя сегодня составляла 76%.
Деревянная рамка с благодарностью от директора на столе чуть сдвинута. И подставка для кофе с подогревом от usb стоит не на месте. Значит, кто-то сидел за моим рабочим местом в мое отсутствие. Придется протереть все антисептиком.
До обеда закончил три задачи.
В нашей столовой закончилась картошка фри до часу дня. Это необычно. Пришлось подниматься в фудкорт и купить ее там. Вторник — день картошки фри. Это еще одна причина обожать вторники. Жаль, что юниты на корпоративной карте сгорают.
По рабочему кодексу перерыв на принятие пищи и отдых должен составлять не менее 30 минут и не более одного часа, я всегда укладываюсь в 47 минут. Заметил, что Инга сидит на обеде ровно час, а после не идет к лифту, как того требует компания, а выходит на улицу, переходит на солнечную сторону улицы и стоит там, подняв лицо к небу, а на рабочее место возвращается только через 15 минут. Солнечные ожоги вредны как для глаз, так и для кожи. Они вызывают повреждение ДНК в клетках, тем самым увеличивая риск развития меланомы.
Обычно я езжу от подъезда высотки, в котором находится наш офис, до остановки на электромобиле. Путь в полтора километра, учитывая сидячий образ жизни, можно преодолеть и пешком, но дорога от выхода до автобуса имеет уклон вниз, а, по мнению сообщества ортопедов, спускаться – это непривычная и вредная нагрузка для суставов. Поэтому я прохожу необходимое для нормальной жизнедеятельности расстояние на беговой дорожке.
— Не хочешь прогуляться, погода отличная?
Корпоративная этика не позволяет сотрудникам романтические отношения в коллективе. Негласно, конечно, иначе это было бы нарушением прав человека. И, само собой, периодически, обычно, после корпоративов, у некоторых наших работников возникает связь, назовем это так. Но я точно знаю, что подобного рода даже короткие увлечения могут разрушить имидж компании. Но, несмотря на это, я почему-то согласился на предложение Инги, скромно, коротким кивком.
Мы прошли до КПП, вышли с территории офисного центра, дошли до остановки автобуса. И потом почему-то пошли дальше, мимо остановки, к реке. Прошли через трамвайные пути к подземному переходу. И даже у метро мы отчего-то не остановились, а все шли и шли рядом, через мост, к реке: она смотрела на небо и на все вокруг, я – под ноги и, иногда, на нее.
В моем удлиненном “Статтерхейме” цвета navy стало невыносимо жарко, по спине ручьями тек пот. В Стокгольме знают толк в непромокаемой одежде, несмотря на то, что, согласно изданию Шведской академии наук “Meteorologiska iakttagelser i Sverige”, там характерна бóльшая повторяемость сухой и теплой погоды, правда надо заметить, что климат на основной территории королевства подвержен сильному влияния Гольфстрима.
— Сними ты этот идиотский дождевик, на небе ни облачка!
Это было первое, что она, сказала за почти четверть часа нашей прогулки. Я посмотрел в ее странные глаза с постоянной усмешкой. Удивительно красивые, оказывается, глаза! Я коротко кивнул, тут же отвел взгляд, потянул куртку за резиновые края, кобурные кнопки с приятным звуком отстрельнули от фурнитуры, я начал нелепо, долго, пытаться стянуть прилипший к влажной майке дождевик.
— Шведы при проектировании одежды не учли, что для влюбленных стоит придумывать плащи, которые не промокают только с одной стороны.
Вдруг сказал я. Да-да, я произнес это вслух. И сразу подумал: “Боже, как это нелепо!”. Захотелось убежать куда-то. Или спрыгнуть в реку. Всего-то, перемахнуть через довольно низенькие перила! Тем более, что мне стало еще жарче: дождевик так и не удалось снять.
А она рассмеялась!
Удивительно звонким, как бой колокольчика, заливистым смехом. Я никогда не слышал такого смеха! И я засмеялся тоже.
— Молодые люди! Э! Харэ ржать!
На лавочке у набережной в метре от нас сидели два маргинального вида мужика, которых мы поначалу не замечали, перед ними была разложена газета, на которой наблюдались остатки вяленой рыбы.
— Мы вот с коллегой наблюдаем необычную картину и хотели бы с вами посоветоваться, весельчаки. Видите, на том берегу, стоит семиэтажный дом, и вот там, на предпоследнем этаже, что-то мерцает на балконе? Как думаете, это пожар или нет?
После своего вопроса один из маргиналов сделал три глубоких глотка из полуторалитровой пластиковой пивной бутылки, которую он, оказывается, держал все это время, ловко отделяя чешую от высушенного мяса воблы и посылая ее в рот свободной рукой. Считается, что пивной алкоголизм, или гамбринизм, гораздо тяжелее винного и даже водочного.
— Пожар!
Я почему-то разделял высказанную Ингой точку зрения и снова коротко кивнул ей в подтверждение.
— Если это пожар, почему тогда пожарные его не тушат?
— Может быть, они еще не приехали.
— А сколько вы тут сидите?
Маргиналы переглянулись.
— Дня три.
Мы тоже переглянулись.
— А сколько горит?
— Да, с полчаса.
— Тогда пожарные должны были уже приехать. Или же, их никто не вызвал.
— Потому что это не пожар.
— Надо проверить! Вперед!
После этих своих слов Инга взяла меня за руку и потащила за собой, быстрым шагом, к мосту на другую сторону реки.
Мы шли, дворами, закоулками, проездами, быстрым шагом, ориентируясь на ее интуицию: она останавливалась, задумывалась на мгновение, указывала направление, которое всегда оказывалось верным, и удалялась, я кивал и семенил за ней. Минут через десять уперлись железный решетчатый забор, за которым стоял искомый нами дом. Она сощурила свои странные глаза и всматривалась в предпоследний этаж.
— Из-за деревьев ничего не видно! Ну-ка, подсади меня.
Я традиционно кивнул, сложил руки, она ступила на них своими голубыми “Конверсами” и с легкостью перепрыгнула через полутораметровый забор.
— Теперь ты! Подпрыгни и подтянись.
— Но это же частная собственность!
— Я до ужаса безответственная.
— Ты же пунктуальная, как и я!
— Я постоянно везде опаздываю.
— Ну ты же приходишь на работу каждый день в одно и то же время!
— Это чтобы проехаться с тобой в лифте, идиот.
Я кивнул, подпрыгнул, зацепился за край забора, подтянулся, удивляясь собственной, непонятно откуда взявшейся, ловкости, и перелез на другую сторону забора. Мы оказались в уютном ухоженном палисаднике, с аккуратно подстриженной травой, симпатичными лампами и расставленными по периметру дома мусорками.
— Там точно что-то горит! Давай, за мусоркой, наполним его вон из того крана и покончим с этим!
— Может, проще вызвать пожарных?
— Во-первых, пока они приедут, там все сгорит нахрен! Во-вторых, все еще не факт, что там что-то серьезное. В-третьих, мы уже здесь! Снимай ремень, дуй за водой, я на пожарную лестницу.
По статистике около 2,3 млн. мужчин и женщин ежегодно погибают в результате несчастных случаев. Я стянул с джинс коричневый кожаный ремень, вторник — день именно этого ремня, поэтому я обожаю вторники, протянул ей, сбросил с себя дождевик и пошел за ведром. Стемнело. На улице вокруг дома — ни души.
— Я первая.
Сказала Инга, закинула как гарпуном бляху моего ремня на лестницу, тот зацепился за последнюю ступень, дернула, лестница с ужасным визгом опустилась к нашим ногам. Не задумываясь, Инга полезла по ней к балкону шестого этажа, где мерцал огонь. Я, тоже не задумался, что для меня вообще не характерно. Полез за ней, пытаясь, довольно безуспешно, удержать мусорное ведро в руках.
— Ну чего там?
Я уперся макушкой в ее копчик. Мы добрались до нужного этажа и оказались ровно напротив балкона с пожаром.
— Телевизор.
— Что?
— Там телевизор, на котором камин. И кто-то лежит на полу?
— Что? Они в порядке?
— Они обнимаются.
— Что делать-то?!
— Валить!
Она толкнула меня кедом, я не удержал ведро, вода, со всем остальным содержимым, характерным для мусорного контейнера, опрокинулись на меня. Я начал быстро спускаться и уже через полминуты мы оказались на земле. Обогнули дом, вышли на проезжую часть через калитку. Мальчик лет пяти сидел у бордюра и тер кусок пенопласта об асфальт, создавая что-то вроде искусственного снега, который необычно красиво смотрелся на сочной зеленой июньской траве. Вдруг, мальчонка чихнул, потом еще раз и еще, нелепым детским чихом. Он встал, со злостью выкинул кусок пенопласта и стал уходить. Я улыбнулся, посмотрел на Ингу. Она тоже улыбалась.
Я стоял, промокший насквозь, и дрожал, но скорее вовсе не от холода, держал в руках свой абсолютно сухой дождевик.
Несмотря на 76%-ю вероятность дождя и 100% невероятность того, что, меня кто-то поцелует в этот вторник.
Дождя так и не было.
Мы стояли и целовались.